Почему мы тратим 12 часов рабочего дня на черную работу, если все производство давно автоматизированное? На этот вопрос сегодня нет точного ответа…
Есть одна вещь, с которой все футурологи когда-то соглашались: в XXI веке будет гораздо меньше работы. Что бы они подумали, если бы узнали, что рабочий день с 9 до 18.00 в 2013 году в Украине станет больше походить на – с 8 утра до 8 вечера? Они бы, конечно, посмотрели вокруг и увидели, как широко применяются технологии во многих профессиях, которые ранее требовали тяжелого труда. Они бы заметили рост использования автоматизации на массовом производстве и, наверное, удивлялись бы – почему мы тратим 12-часовой рабочий день на черную работу?
Политики всегда любили превозносить моральную силу тяжелого труда. А многие люди, сосредоточив внимание на ужасных последствиях массовой безработицы, главным выходом из кризиса считают «больше рабочих мест». Предыдущие поколения должны согласиться с тем, что такая ситуация является безнадежным разочарованием. Почти во всех случаях утописты, социалисты и другие футурологи считали, что физический труд необходимо будет отменить хотя бы по той причине, что вместо нас тяжелую работу могут выполнять машины.
Социалистический мыслитель Поль Лафарг написал в своем многозначительном трактате «Право быть ленивым» (1883 год): «Наши машины дышат огнем, с конечностями с неутомимой стали, с плодовитостью неисчерпаемой выполняют сами с покорностью свою священную работу. И все же на гениальность философов капитализма по-прежнему влияют суеверия системы оплаты труда, самой плохой из форм рабства. Они еще не понимают, что машина является спасителем человечества, богом, который должен выкупить человека от наемного труда, богом, который должен дать ему отдых и свободу».
Оскар Уайльд считал, что человек создан не для грязной работы. Уайльд, очевидно, согласился с этим в своем эссе 1891 года «Душа человека в эпоху социализма» – он презирал «глупости, которые сегодня пишут и говорят о достоинстве ручного труда», и настаивал на том, что «человек создан для чего-то лучшего, нежели перекладывание грязи. Всю работу такого рода должна делать машина». Он совершенно ясно объясняет, что имеет в виду: «Машины должны работать на нас в угольных шахтах и выполнять все санитарные работы, и быть кочегаром на пароходах, и чистить улицы, и разносить почту в дождливые дни, и делать все, что утомительно и приводит к стрессу».
И Лафарг, и Уайльд были бы в ужасе, если бы они увидели, что только 20 лет спустя физическая работа сама по себе станет идеологией Коммунистических партий и Партий труда, которые будут посвящать себя цели его возвышению, а не отмены. Хотя коммунистическая идея была в том, что физический труд в конечном итоге будет заменен.
После Русской революции одним из крупнейших защитников культа труда был Алексей Гастев, бывший слесарь и профсоюзный лидер, ставший поэтом. Он издал сборники с названиями наподобие «Поэзия рабочего удара» и стал ведущим советским защитником тейлоризма, американской модели управления, которую многие критикуют за то, что она сводит работника к роли простого винтика в машине.
Гастев руководил государственным Центральным институтом труда. Когда его расспрашивал об этом в 1926 году немецкий левый Эрнст Толлер, Гастев ответил: «Мы надеемся, что наши открытия приведут к тому, что работник, который ранее тратил 8 часов на конкретную работу, сможет это делать за два или три часа». Где-то на пути к такому будущему все это было забыто в пользу мускулистых стахановцев, которые осуществляли сверхчеловеческие подвиги по добыче угля.
Американские индустриальные теоретики, как это ни странно, разделяли взгляды социалистов. Разработчик, инженер и эрудит Бакминстер Фуллер заявил, что «индустриальное уравнение», – то есть тот факт, что технология позволяет человечеству делать «больше с меньшими затратами», – вскоре ликвидирует само понятие физического труда. В 1963 году он писал: «В течение века слово «рабочий» не будет иметь нынешнего значения. Его значение вам придется искать в словарях начала 20 века». Если это и произошло за последние 10 лет, то в первую очередь в смысле, что является постулатом для правительства – «мы все теперь средний класс» – а не в том смысле, что мы устранили использование физического труда или ликвидировали разрыв между рабочими и владельцами.
Исследования давно установили, что большинство работников считают, что их рабочие места не имеют смысла. Если посмотреть на перечень популярных вакансий в обычном центре занятости, то нужны сотрудники колл-центра, делопроизводители и, прежде всего, различные работники в сфере услуг – с этим трудно не согласиться. Тем не менее, утопические видения ликвидации промышленного труда частично сбылись.
За последние десять лет сталелитейные заводы Украины производят больше стали, чем за первые года независимости, сохранив при этом небольшую часть своей прежней рабочей силы. Это не произошло в результате того, что металлурги получили возможность, как Маркс писал об этом, «охотиться утром, рыбачить после обеда и размышлять после ужина». Вместо этого они были подвергнуты позору, нищете и бесконечному волнению по поводу поиска другой работы, которая, если ее найти, может оказаться опасной, плохо оплачиваемой, без государственных гарантий. В нынешнюю эпоху непостоянных работ это считается практически нормой.
Итог
Итак, идея квалифицированного, безопасного труда и уважения за свою работу выглядит не так уж и ужасно. Сегодня у нас есть машины, однако не хватает силы воли, чтобы сделать ожидания и прогнозы реальностью.
Паламарчук Ирина
Есть одна вещь, с которой все футурологи когда-то соглашались: в XXI веке будет гораздо меньше работы. Что бы они подумали, если бы узнали, что рабочий день с 9 до 18.00 в 2013 году в Украине станет больше походить на – с 8 утра до 8 вечера? Они бы, конечно, посмотрели вокруг и увидели, как широко применяются технологии во многих профессиях, которые ранее требовали тяжелого труда. Они бы заметили рост использования автоматизации на массовом производстве и, наверное, удивлялись бы – почему мы тратим 12-часовой рабочий день на черную работу?
Политики всегда любили превозносить моральную силу тяжелого труда. А многие люди, сосредоточив внимание на ужасных последствиях массовой безработицы, главным выходом из кризиса считают «больше рабочих мест». Предыдущие поколения должны согласиться с тем, что такая ситуация является безнадежным разочарованием. Почти во всех случаях утописты, социалисты и другие футурологи считали, что физический труд необходимо будет отменить хотя бы по той причине, что вместо нас тяжелую работу могут выполнять машины.
Прогнозы великих
Социалистический мыслитель Поль Лафарг написал в своем многозначительном трактате «Право быть ленивым» (1883 год): «Наши машины дышат огнем, с конечностями с неутомимой стали, с плодовитостью неисчерпаемой выполняют сами с покорностью свою священную работу. И все же на гениальность философов капитализма по-прежнему влияют суеверия системы оплаты труда, самой плохой из форм рабства. Они еще не понимают, что машина является спасителем человечества, богом, который должен выкупить человека от наемного труда, богом, который должен дать ему отдых и свободу».
Оскар Уайльд считал, что человек создан не для грязной работы. Уайльд, очевидно, согласился с этим в своем эссе 1891 года «Душа человека в эпоху социализма» – он презирал «глупости, которые сегодня пишут и говорят о достоинстве ручного труда», и настаивал на том, что «человек создан для чего-то лучшего, нежели перекладывание грязи. Всю работу такого рода должна делать машина». Он совершенно ясно объясняет, что имеет в виду: «Машины должны работать на нас в угольных шахтах и выполнять все санитарные работы, и быть кочегаром на пароходах, и чистить улицы, и разносить почту в дождливые дни, и делать все, что утомительно и приводит к стрессу».
И Лафарг, и Уайльд были бы в ужасе, если бы они увидели, что только 20 лет спустя физическая работа сама по себе станет идеологией Коммунистических партий и Партий труда, которые будут посвящать себя цели его возвышению, а не отмены. Хотя коммунистическая идея была в том, что физический труд в конечном итоге будет заменен.
После Русской революции одним из крупнейших защитников культа труда был Алексей Гастев, бывший слесарь и профсоюзный лидер, ставший поэтом. Он издал сборники с названиями наподобие «Поэзия рабочего удара» и стал ведущим советским защитником тейлоризма, американской модели управления, которую многие критикуют за то, что она сводит работника к роли простого винтика в машине.
Гастев руководил государственным Центральным институтом труда. Когда его расспрашивал об этом в 1926 году немецкий левый Эрнст Толлер, Гастев ответил: «Мы надеемся, что наши открытия приведут к тому, что работник, который ранее тратил 8 часов на конкретную работу, сможет это делать за два или три часа». Где-то на пути к такому будущему все это было забыто в пользу мускулистых стахановцев, которые осуществляли сверхчеловеческие подвиги по добыче угля.
Американские индустриальные теоретики, как это ни странно, разделяли взгляды социалистов. Разработчик, инженер и эрудит Бакминстер Фуллер заявил, что «индустриальное уравнение», – то есть тот факт, что технология позволяет человечеству делать «больше с меньшими затратами», – вскоре ликвидирует само понятие физического труда. В 1963 году он писал: «В течение века слово «рабочий» не будет иметь нынешнего значения. Его значение вам придется искать в словарях начала 20 века». Если это и произошло за последние 10 лет, то в первую очередь в смысле, что является постулатом для правительства – «мы все теперь средний класс» – а не в том смысле, что мы устранили использование физического труда или ликвидировали разрыв между рабочими и владельцами.
«Рабочая» обстановка
Исследования давно установили, что большинство работников считают, что их рабочие места не имеют смысла. Если посмотреть на перечень популярных вакансий в обычном центре занятости, то нужны сотрудники колл-центра, делопроизводители и, прежде всего, различные работники в сфере услуг – с этим трудно не согласиться. Тем не менее, утопические видения ликвидации промышленного труда частично сбылись.
За последние десять лет сталелитейные заводы Украины производят больше стали, чем за первые года независимости, сохранив при этом небольшую часть своей прежней рабочей силы. Это не произошло в результате того, что металлурги получили возможность, как Маркс писал об этом, «охотиться утром, рыбачить после обеда и размышлять после ужина». Вместо этого они были подвергнуты позору, нищете и бесконечному волнению по поводу поиска другой работы, которая, если ее найти, может оказаться опасной, плохо оплачиваемой, без государственных гарантий. В нынешнюю эпоху непостоянных работ это считается практически нормой.
Итог
Итак, идея квалифицированного, безопасного труда и уважения за свою работу выглядит не так уж и ужасно. Сегодня у нас есть машины, однако не хватает силы воли, чтобы сделать ожидания и прогнозы реальностью.
Паламарчук Ирина
Поделитесь в соцсетях:
